Она поднималась, выпрямлялась, двигалась как автомат. Она накидывала на плечи свой плащ и выходила в коридор, как это происходило каждую зиму. Тогда она навещала соседей, проверяла состояние хозяйства, а теперь вокруг никого не было. Снаружи была пустыня. Однажды выяснилось, что входная дверь завалена снегом. Она пообещала себе, что наберется сил и постарается открыть ее и потом, шаг за шагом, добраться до ловушки. Сможет ли она сориентироваться? Отделить ловушку от снега? Она принялась ходить по большому залу, чтобы различить шум своих шагов.

Она подтащила приставную лесенку к слуховому окну, через которое возможно было выглянуть на улицу. Потом отодрала промасленную кожу, закрывавшую доступ холоду и свету, и выглянула. Ледяной поток обжег ее лицо. Стена дома была покрыта слоем льда. Видно было плохо, но она сориентировалась и поняла, что наступают вечерние сумерки. Через это окошко она сможет определять время дня.

Она установила шкуру на прежнее место, затем завесила окно мехом. Защита от холода! Каждое утро она будет приходить сюда и проверять температуру за окном. Ее покрывал пот слабости, но она поняла, что работа придает ей дополнительных сил, что необходимо двигаться, чтобы выжить.

Она покормила детей, распределяя каждый глоток, и, понимая, что они не наелись, она стала их укачивать, рассказывать им истории, завернув в шкуру дикой кошки. Она более-менее успокаивалась только когда они спали. Когда же они просыпались, она со страхом вглядывалась в их лица, боясь различить на них признаки страшной болезни — цинги, или первые знаки приближающейся смерти.

Еды оставалось на три дня: маис, мясо, крупа… Каждый день она старалась открыть выход.

Потом еда закончилась. Когда все было съедено, дети погрузились в свое привычное забытье. Голод наступит раньше цинги. Она избегала думать об их последнем сне. Она подобралась к слуховому окну, толкнула ледяную стену и крикнула:

— Я не хочу видеть, как они умрут!..

Стена поддалась. И вот она уже бежит по сверкающей ледяной равнине.

Она наклонилась, упала на колени возле ловушки. Там был белый заяц, почти такой же белый, как все вокруг, почти невидимый, окоченевший…

Она отделила его от стальных челюстей и прижала к груди:

— Спасибо! Спасибо, маленький братец! Какой ты добрый! Как хорошо, что ты пришел!

Никогда она еще не ощущала такой сильной связи между человеком и природой. Животное сказало человеку: вот я пришел, возьми меня и воспользуйся мной, чтобы выжить, теперь, когда земной рай потерян.

— Я расскажу эту историю детям…

Пища еще на два-три дня!

— Спасибо! Спасибо, маленький братец!..

Это был знак. Знак, что они приблизились к концу туннеля. Знак того, что их спасители уже в пути и прибудут вовремя. Она качала на руках тельце животного с большими вытянутыми ушами:

— Спасибо! Спасибо, маленький братец!

Наутро она вернется к ловушке.

Она приготовила приманку при помощи шкурки и костей для более крупных и хищных зверей. Она вновь приготовила ловушку.

Но наутро не смогла туда вернуться, потому что буря возобновилась, снова обрекая узников на заточение, а даже если кто-нибудь и выбрался из дома, то это было бы равносильно немедленной смерти.

Снова замаячила тень голода.

Вечер был мрачным. Еда закончилась. Смерть приближалась.

Поняв, что буря утихла, она попыталась открыть окно. Но тщетно. Оно не поддавалось, то ли из-за снега со льдом, покрывавшего стены, то ли из-за какого-нибудь упавшего дерева. День или ночь? Какая разница, если все они умрут? Она безумно кружила по большому залу, и в голове ее рождались картинки из прошлого.

Она поняла, что вся ее жизнь состояла из борьбы, что ее всегда окружали враги, хотя она и собирала вокруг себя много друзей. Но недругов было тоже много. Некоторую вражду она не заслужила, но ее враги были врагами, потому что не могли быть ее друзьями.

Какую ошибку она допустила? Может она не подчинилась? Ей следовало бы подчиниться?

— Но я слушалась голоса Любви…

О! Моя любовь, — вскричала она, — только ты у меня и осталась… Я обещаю тебе, что мы еще уедем отсюда… Мы поедем в Китай или еще куда-нибудь. Мы сюда не вернемся. Мы будем только вдвоем — ты и я!..

Она все кружила по комнате, словно животное в клетке.

Вопросы теснились в ее голове… Наверное, зря мы не подчинились, не склонились… Но перед кем?.. Перед всеми? Перед целым миром? И особенно, перед представителями Церкви?

Ломенье заклинал ее.

— У нас нет права забывать уроки нашего детства, и что благодаря нашему рождению, нас крестили в христианской вере. Смерть святого заставила меня вспомнить об этом. Дорогая Анжелика, подчинитесь, ибо я чувствую, вы не будете правы перед ним.

Его предсказание сбывалось.

Но Анжелика, потерянная, подавленная, продолжала сражаться.

Какую непростительную ошибку я совершила? За что мои дети заплатят жизнью? Кто нам объяснит? А если бог будет молчать… Если он мстит за своих посланцев?..

У нас не хватило самоуничижения?

Согрешили ли мы под угрозой, из-за слабой веры или бессознательно?

Кто мне скажет?

Обвинителей у меня предостаточно. Но кто скажет мне: ты не ошибалась… ты утешила меня… ты не предала наше дело?..

Анжелика ждала. Ответом была тишина.

Все было проиграно. Они мечтали о Новом Свете. Они трудились над его созданием. Она полюбила Вапассу, Голдсборо и Салем… И Квебек… А Квебек стер с лица земли Вапассу, и, однажды Рут и Номи повиснут на виселицах Салема…

Лица сменяли друг друга. В первый раз она поняла, что скрылось за их общим видом.

Иллюзии! Она жила иллюзиями!

Она остановилась. Движение прекратилось. Теперь она не испытывала надежд на завтра. Сколько раз она мечтала, что однажды она поедет в Голдсборо, встретит друзей, и это будет так хорошо. Трудности окажутся позади. Больше не будет расстояния.

В этой пустоте, обусловленной голодом и тревогой она думала о служении Богу, о тех ритуальных обязательствах, которые принуждали многих служить Ему.

Ломенье был прав. Против святого не сражаются. А этот святой решил вести войну против трех принципов, которые преследовал и клеймил.

Прежде всего — женщина, противница человека в сердце Господа, затем — красота, которая в его глазах была не даром Божьим, а ловушкой Сатаны, и наконец — свобода разума, дверь открытая для всех ересей, и тем более страшная, когда ей обладает женщина.

И сегодня, когда плоды длительной и кропотливой работы разрушены, не найдется никого, кто поднял бы руку в обвинительном жесте и сказал: иезуит, вы преступник! Вы разрушитель!